Без кейворда
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Перепёлка в горящей соломе. Таланты и полковники. Действие 2. Продолжение
Пьеса Георгия Полонского
Вич. Мой генерал, один вопрос, если позволите. Что собирается делать разочарованный маэстро в нашем кли мате? Еще недавно, я знаю, он клеил конверты. Но тогда театр отказывался от его услуг, а теперь он сам отказы вает театру в этих услугах, зная, что мы готовы ценить их. Вот я и спрашиваю: что же взамен? Снова конверты? Но когда человек с именем и талантом кормится работен кой, которая впору дегенератам, то ведь это саботаж, по- моему? Вызов кому-то? Форма сопротивления?
Папа Барт. Ах, так ты его понимаешь?
Мария-Корнелия. Он будет ездить по стране и показывать опыт с мышками. Нет, пардон,— с крысками. Правда, очень интересный опыт. Насчет морали. Вич, при кажите выдать моему сказочнику самых лучших крыс!
Папа Барт. Совсем пьяная дурочка. Я после полета, меня мутит, мне только крыс не хватало! И морали!
Мария-Корнелия. А еще он может выступать со стихами. Его сейчас в поэзию бросило, правда, сеньор Фи липп? Он променял на нее свой театр. Почитайте нам сти шок, а? Ну пожалуйста. Недлинный только — папа после полета.
Папа Барт. Друзья мои, читайте, беседуйте, пока зывайте фокусы с мышами, с крысами — тьфу, гадость! — а я пошел баиньки.
Мария-Корнелия. Папа, ну докажи человеку,что ты не лавочник. что тебе не наплевать на поэзию. Ну, сеньор Филипп, начинайте. где ваша тетрадка? Любой стишок, на ваш вкус, быстренько. Что вы так выразитель но смотрите на меня? Я сама так смотрела на вас, и не один час. Ну? Все ждут. Только не совсем любые, а вот именно оттуда!
Филипп. Хорошо. (Извлек тетрадь, полистал.)
Папа Барт. Я, знаете, прохладно отношусь к риф мованным красотам, хотя и рискую остаться лавочником. Но так и быть, подчиняюсь насилию! Валяйте.
Филипп. Красот не будет. Рифмы тоже не будет. А что касается насилия,— как говорится, это дано. види те, как сеньорита настаивает.
Так боятся они правдивого слова?
Казалось бы: у режима такая могучая сила —
Концлагеря и камеры пыток,
Запуганные или подкупленные судьи,
Картотеки и проскрипционные списки,
Доверху заполняющие огромные зданья,—
Казалось бы: можно не бояться
Правдивого слова простого человека.
Но их империя напоминает
Постройку ассирийца Тара —
Ту могучую крепость,
Которую, как гласит легенда,
Не могло взять ни одно войско,
Но которая от одного громкого слова,
Рассыпалась в прах.
Папа Барт (несколько подобравшись). Ну, спасибо. Любопытный там пример с этой крепостью. Значит, никто ее взять не мог, а одно громкое словечко кто-то посмел сказать внутри нее — и. Я такую легенду не знал, она остроумная. Только, по-моему, вы нагрузили на нее слиш ком практические надежды. Дескать, сейчас ка-а-ак ска жу— и сразу большой кусок лепнины с потолка отвалит ся и прихлопнет нехорошего Папу Барта. Ну, я еще подо жду, хотите? Может, все-таки так и будет? Тихо. внима ние. Дочка, на всякий случай все завещаю тебе. Майор, отойди, а то и тебя зацепит. Прощайте все. (После паузы. Сидит зажмурившись, затем открывает один глаз.) Нет? Не отваливается? И даже трещинки не видать? Да. не по тому, значит, проекту построен дворец. не по асси рийскому.
Мария-Корнелия. Сеньор Филипп, папа шутит, а вы даже не улыбнетесь?! Фу, какой. Пап, кончай, ему не нравится. А у меня уже нет своего мнения. мне на доело все. (Ее, кажется, сморило совсем.)
Папа Барт. Так ступай спать! Ты не украшаешь сейчас компанию. (Филиппу.) Так чье же это сочинение было? Ваше?
Филипп. Брехта. Бертольта Брехта. Автор серьез ный, но.
Папа Барт. Эмигрант?
Филипп. Он? Да. Я бы только уточнил.
Папа Барт. Марксист? Коммунист?
Филипп. Да. Знаете, сам-то я поклонник Катулла, Вийона, Рембо.
Папа Барт. Фамилии потом назовете майору. Есть анекдот: индеец приходит к вождю племени. И начинает жаловаться, что у них, дескать, вырождение по всем ста тьям. «И я понял, говорит, о великий вождь, что всему виной наши некрасивые имена. Да, неблагозвучные име на у племени, надо бы какую-нибудь реформу. » А вождь отвечает: «Почему же? Вот я зовусь — Орлиный Глаз, у моей любимой жены прозвище Стройный Кипа рис, моего лучшего воина зовут Разящее Копье. и так далее. Так что ты не прав, Тухлый Банан!»
Вич и оба легионера смеются.
А вы принципиально не смеетесь? Или не совсем дошло?
Филипп. Меня смутила одна мысль: индеец начал с «вырождения по всем статьям», а вождь как-то укло нился от этого вопроса. отшутился, да?
Папа Барт (Вину). Ты понял? Нет? А я понял!Тот вопрос, сеньор сказочник, не имеет отношения к анекдо ту! Анекдот был про Тухлый Банан! То есть про коммунистов! Это они твердят о вырождении, и правильно: при моем режиме они будут вырождаться, мы им будем по могать в этом! Мне народ Каливернии не простит, если хоть немного оставим на развод! Мне история не простит! Поэтому — только под корень! Да. Мутит. Продолжает мутить. (Пьет лимонад.) Ох, сеньор, бьюсь об заклад, что и вас уже мутит от собственной храбрости! Ради ко го? Этот самый Брехт ушел от наших строгостей, а БЫ тут.
Филипп. Виноват, вы не поняли меня. Он немец. Он никогда не бывал в Каливернии. А эмигрировал из своей Германии, когда нацисты внесли его в «черный» список. Вы, сеньор генерал, отражаете удары, предназна ченные им. Право, не стоило бы.
Папа Барт. Так-так-так. Темный, некультурный Папа Барт: только и знает что анекдоты — ай, стыдно! А вы, значит, берете прокламацию полувековой давно сти и швыряете нам в лицо. Ведь это не стихи, это чис той воды прокламация. В нашем «черном» списке есть такой сеньор? Или, точнее, такой геноссе? Посмотрите- ка, ребята. не прошляпили мы его?
Филипп. Но разве я читал по своей охоте? Впро чем, это детский лепет. Мужчина — величина перемен ная.
Капрал и другой легионер одновременно достают из нагрудных карманов узкие желтые книжицы с черной диагональю через всю обложку. Изучают перечень, шевеля губами.
В и ч (глядя в книжку капрала). В первой сотне смот рите.
Легионер. Номер восемьдесят два. Брехт Бер тольт.
Капрал. «Запрещается полностью. Как на языке оригинала, так и в переводах».
Папа Барт. Так что видите, маэстро, не такие уж мы темные — знаем вашего протеже! А от сравнения с Гитлером я не падаю в обморок, нет. Хотя всегда не мог понять: что на него нашло, какое затмение? Меры вовсе не знал, пересолил в еврейском вопросе. И как можно было, начиная великий очистительный поход на Восток, наплодить себе такую прорву врагов на Западе? Если пе ред вами Россия, степь, богатейшие ранчо, племенной русский скот, зачем вам предварительно кушать фран цузскую Красную Шапочку? Лучше пообещайте ей что- нибудь, расскажите ей сказку! Общеизвестно: хорошопоставленная пропаганда заменяет дивизии! Ему не гене ралы— ему министр пропаганды должен был докладывать: «Мой фюрер, Бельгия сдалась!» Или: «Греция па ла!» В смысле — поверила! (Остановился возле Марии- Корнелии.) Фу-ты, черт. смотрите, она уснула, а я кри чу. Капрал, отнесите ее и передайте горничной, пусть немедленно уложит. > ..
Капрал ОрланЗо бережко поднимает Марию-Корнелию и хочет унести, она открывает глаза. По пути к выходу ей удается ухва тить и забрать с собой игрушечного жирафа.
Мария-Корнелия. Папа, пап! Знаешь, кого ты родил?
Папа Барт. Что такое?
Мария-Корнелия. Ты родил скорпиончика.
Папа Барт. Капрал, унесите ее! Я родил подающую надежды алкоголичку, вот что мне ясно. Капрал со своей ношей удаляется.
Майор Бич, вы получите очень серьезное взыскание. Вы допустили, чтобы этот человек оказался во дворце и дол гое время говорил с моей дочерью. За последствия вы от вечаете?
Бич. Виноват, мой генерал. Не только я — полковник Корвинс дал себя убедить, что она знает этого сеньора давно и можно ему верить и прочее. А что касается их бе седы, так она у меня в магнитной записи имеется от нача ла до конца вся.
Папа Барт. А если она записалась не только у вас, но ив памяти девочки? В ее душе, условно говоря? Вы же не знаете, черт возьми, какой там механизм стирания? Она вот уже несет вздор! Спрашивается: если я с лучшими моими людьми не могу собственное дитя оградить от этих влияний, то какие у нас шансы оградить Каливернию? Нет, удивили вы меня, майор, удивили. А за своим другом Мигелем Корвинсом я эту слабость заметил: заигрывает с интеллектуалами. С иностранными — приходится, знаю, а со своими-то зачем? Когда они уезжали, он делал вратар скую стойку и расстраивался из-за каждого пропущенно го мяча. то бишь интеллектуала! Глупо! Обойдемся! Уже обходимся! Мало того, что с ними трудно, так от них еще и невесело. Вот маэстро, наш гость. такой храбрый и та кой бледный. Встал бы он во главе театра — и что? Дал бы он публике посмеяться, отдохнуть? Дал бы он разрядочку, в которой бедный народ так нуждается в наше сверхна пряженное время? Не дал бы, нет. (Филиппу.) Я не ви дел, маэстро, что вы делаете, но думаю, что не ошибусь: если сказка у вас, то — с двойным дном, если правда, то — черная, как сапог. Как у этого вашего. уже не помню. у номера восемьдесят два. А нам легкий жанр нужен. Лег кий! Искусство должно освежать и бодрить. надо, чтобы оно смывало с нас всякую дрянь! Чтобы после него, пони маете, хотелось жить!
Филипп (себе). Как же так? Это опять получится не в масть.
Папа Барт. Что-что? Громче!
Филипп. Вы все делаете для того, чтобы не хотелось жить, а художников приглашаете поступать наоборот?
Папа Барт. Ну, майор! Ну, привел гостя!
В и ч (Филиппу, сидящему с полузакрытыми глазами). Встать! Встать, мерзавец,— глава государства перед то бой!
Папа Барт. Ну зачем же, пускай сидит, уже побе седовали. Человек сам захотел, чтобы его карточку выну ли из одного ящика картотеки и переложили в другой. Из верхнего — в нижний. Из хорошего — в плохой. Нелепость. Но, может быть, ему видней, где его место. Мутит. Мутит еще больше, чем в воздухе. Вот что значит ото рваться от земли! Это я не про свой вертолет, это я про ваши сказки. На земле, сеньор поэт, люди всегда будут хотеть в хороший ящик, в тот, что повыше, любой ценой! Мир — вы уж извините его — устроен не по вашему, не по сказочному проекту. Придется выпить две таблетки сно творного. Рот-фронт, маэстро! Но пасаран! Гитлер капут!' Венсеремос! (Резко оборвав издевательский смех, уходит.)
За ним следует легионер, стоявший в дверях лоджии. Вич взял что-то со стола, пожевал с таким видом, точно это слабительное; он тяжко расстроен. Набирает одну цифру на телефонном диске.
ВИЧ. Майор Вич говорит. Мне надо машину к седьмо му подъезду. И в мельхиоровый зал — сопровождающе го. Что? Неважно, пускай машина радиопатруля, нам лишь бы до места. (Положил трубку.) Я навещу тебя, сказочник, в твоем новом ящике. Не забуду.
Филипп. А я вот забыл. Забыл про вашу технику. Если все записалось на пленку, то я никому, ни одной ду ше не помог.
Вич. А мне? Что ты, я ж так тебе благодарен!
Филипп. Зато вы, майор, помогли мне. Правда, я не кривляюсь. Я ведь не храбрец, нет. Я казался себе тру сом. я и бывал трусом, если хотите знать. А здесь и по давно мог ослабеть. Но вы вовремя передали мне эти пол ковничьи указания по моей пьесе. Я пробежал их глазами и понял: они невыносимы. Но главное не в этом, конечно. Главное в том, что они польстили мне! Они повысили мое самоуважение. Их так много, и касаются они таких коренных вещей, что я понял: ко мне относятся всерьез, я не безделушками занимаюсь! Смотрите: три сцены — в та верне, на рыночной площади и у деревенского кузнеца — требуется убрать целиком!
Вич. Ну и. и чему ты радуешься? Рехнулся, что ли?
Филипп в самом деле странен — он все меньше обращается к со беседнику.
Филипп. Вы не поймете, видимо. Я сам не слишком серьезно относился к своим сказкам! Нет, я писал их от всей души, но мне казалось, что они камерны, сентимен тальны. «Мило и душевно», «душевно и мило» — это был самый распространенный отзыв о моих вещах! А взгляни те сюда, на эти цифры: это номера страниц, где ваш пол ковник споткнулся, раздражился или вознегодовал. Если их столько, значит, я не просто душевный и милый ска зочник, значит, я касаюсь чего-то существенного! Выхо дит, и без всяких, так сказать, духовых инструментов можно что-то делать против вас. Невольно вырастаешь в своих глазах!